Новая Византия

По дороге в школу Фаине навязалась в попутчики дочь соседки Маша, учащаяся в параллельном классе. Путь до остановки прошёл в молчании, что устраивало Фаину, в отличие от её спутницы.

Когда они стояли рядом в ожидании маршрутки, Маша поинтересовалась:

- Как дела?

- Нормально, а у тебя?

- Плохо. Мать постоянно моет мне мозги, что я не сдам ЕГЭ по математике. Достала уже. Зачем мне вообще математика, если я на журналиста учиться хочу?

- Не знаю, - пожала плечами Фаина.

- А ты куда поступать будешь?

- Не знаю, наверное, на иняз.

- Круто, и кем будешь?

- Не знаю. Переводчиком, наверное.

- Ну да, ты английский хорошо знаешь. А ты ведь ещё какой-то язык учишь, да? Я слышала, твоя мама что-то такое говорила.

- Да, арабский и турецкий.

- А зачем? За шейха хочешь замуж выйти? – хихикнула Маша.

- Нет. Ну, все же учат какой-то язык, я учу вот эти, - неопределенно пожала плечами Фаина. Не рассказывать же ей сейчас, как
она фанатеет по Лоуренсу Аравийскому и мечтает быть на него похожей.

- Да, не надо замуж за шейха, хотя они богатые, - согласилась Маша. – Я бы никогда за кого-то из этих замуж не вышла. Мы с мамой всё-таки православные.

- Серьёзно?

- Конечно, мы раз в месяц обязательно в церковь ходим. А я ещё этой весной буду поститься, вот. Мне как раз похудеть надо.

- Круто, - покачала головой Фаина. – Интересно посмотреть на настоящего православного. Слушай, не напомнишь мне Символ веры? А то я что-то подзабыла.

- Какой Символ веры?

- Любой, но лучше Никео-Константинопольский.

Тут подошла маршрутка, и они в неё залезли. Остаток путешествия прошёл в молчании. Фаина этому удивилась, но не протестовала.
***
Школа, в которую ходили Фаина и Маша, была одной из лучших и самых платных в городе, поэтому учились здесь исключительно талантливые дети. Они были настолько талантливы, что большинству из них не надо было даже присутствовать на уроках. Вот и сегодня класс был на три четверти пуст – кто-то сражался на олимпиадах, кто-то готовился к концерту по случаю последнего звонка, кто-то был на тренировке, кто-то просто прогуливал – надо же и отдыхать от учёбы иногда. Фаина особыми талантами не страдала, поэтому посещала занятия относительно исправно. К счастью, сегодня день был коротким, а уроки – простыми. На обществознании, например, можно было просто отключить голову и списывать с доски в тетрадь.

Поскольку народу сегодня было мало, учительница обществознания позволила себе расслабиться и поговорить немного на отвлечённые темы. Тема урока была «Девиантное и делинквентное поведение». Вполне естественно, что в связи с этим разговор зашёл о детях и подростках, а также о таком чудном звере, как ювенальная юстиция.

- Ювенальная юстиция – это всего лишь прикрытие заботой о детях, чтобы отобрать их у родителей, - вещала учительница – эффектная и аккуратная пожилая дама. – Вы, конечно же, знаете, что на Западе сейчас всё больше и больше однополых пар, всё больше и больше разнообразных извращенцев и трансвеститов…

Фаина, выпрямившись и отложив ручку, тем временем пользовалась паузой, чтобы вызвать в памяти фотографию Лоуренса и прикинуть, на сколько килограммов ей надо похудеть, чтобы стать похожей на него – ростом, а также цветом глаз, волос и кожи она походила на него от природы – и где бы ей достать такое же белое бедуинское платье.

-…И, само собой разумеется, детей, изъятых у нормальных родителей, будут отдавать в эти семьи. Ювенальная юстиция существует исключительно для того, чтобы разрушить традиционную семью. На Западе ей уже почти это удалось, и теперь эта зараза проникает и к нам. Остаётся только надеяться, что наше мусульманское сообщество этого не допустит – из всех граждан России у них больше всего сохранилось традиционное сознание и уважение к семейным ценностям.

«Бог ты мой», - подумала Фаина. – «Полезно иногда обращать внимание, что говорит учитель. Чувствую, меня ждёт ещё много дивных открытий».

Но тут, на беду, учительницу отпустило, и ей пришлось снова взяться за ручку.
***
На урок английского пришло ещё меньше народу, чем на предыдущий – по нему сдавала ЕГЭ хорошо, если дюжина учеников. Учительница Агафья Зосимовна в качестве разминки расспросила учеников об их планах на будущее. Все, как по нотам, оттарабанили почти одно и то же: «Хорошую работу, много денег, детей, семью, уехать из России». Когда до Фаины дошла очередь, она выстрелила своим «работу-деньги-свой дом-независимость» и вернулась к своим размышлениям.

- Главное, дети, - сказала учительница по окончании пытки, - не забывать свою Родину, которая вас вырастила, и не поддаваться греху. Вы ведь знаете, что такое Европа – разврат, однополые связи, аборты, гражданский брак, выдавливание христианства изо всех сфер общественной жизни и замена его новой идеологией толерантности. Вот теперь они жалуются, что мусульмане у них устраивают погромы, но что они могут с ними сделать? Они ведь сознательно отказались от собственных христианских ценностей, разве имеют они право требовать от мусульман, чтобы они как-либо ассимилировались? – Задав этот риторический вопрос и грозно взглянув на класс, Агафья Зосимовна тут же спохватилась и спросила уже другим тоном: - У нас же нет тут никого не нашей веры?

- Я католичка, - сказала девочка с задней парты, оторвавшись от айфона.

- Ну да, я имела в виду…

- Она имела в виду, черножопые есть, - хихикнула Фаина. – Тебе, Клара, бояться нечего.

Порядком задремавший класс оживился, зашептав: «Опять она…! Вот клоун-то!»

- Вы же знаете, Фаина, что я… В общем-то, да, я это и имела в виду. В любом случае, происходит именно то, о чем я говорила ещё во времена защиты своей дипломной работы «Проблемы перевода трудов Отцов церкви на английский язык»: Европа, какой мы её знали, загнивает. Конечно, Россия ещё держится, но лично мне страшно за будущее своих троих детей.

- Не знаю, что вам не нравится, Агафья Зосимовна, - заявила Фаина в образовавшейся паузе. – Как говорится, не согрешишь – не покаешься, не покаешься – Богу не угодишь. Значит, чтобы Богу угодить, надо больше грешить.

На этот раз пара человек засмеялась.

- Вам легко говорить, Фаина, - назидательно промолвила учительница. – Вы же атеистка. Для вас Бога нет, а значит, и правды нет. Если к власти придут мусульмане, вы просто перейдёте в их веру: если Бога нет, то не всё ли равно, кому поклоняться? Все религии – ложь, и между ними нет разницы. А вот мне придётся хуже – я ведь христианка. Я-то не смогу отречься от истинного Бога. Но должна сказать, что даже мусульманская Европа лучше, чем то, что мы видим сейчас. Пусть мусульмане отомстят ей за всё, что она теперь вытворяет.
***
Сегодня из школы Фаину забирал отец на такси – ему как раз было по пути, он ехал на вокзал, а оттуда – в столицу. Она забралась в машину, поздоровалась с отцом и шофёром-азербайджанцем, мило беседовавшими между собой, и занялась своим любимым делом – мечтанием неясно о чём в полном молчании.

- Садится, значит, она ко мне в машину, - рассказывал шофёр с едва заметным акцентом, - и сразу же начинает: «Понаехали тут, русский, помоги русскому…»

- Какой ужас, - вежливо ахнул отец. – Вот же идиотки встречаются.

Фаина на заднем сидении ухмыльнулась. В других ситуациях отец отзывался о людях определённых народностей так, что её выступление на сегодняшнем уроке английского сошло бы за речь Мартина Лютера Кинга.

- А её соседка ей говорит: «Дура ты, видишь, человек приехал работать, говорит на твоём языке – а ты на его языке хотя бы пару слов сказать сможешь?»

- Ну, нет, есть образованные люди, которые учат. Вот, например, моя дочь…

- Да? Серьёзно? – шофёр обернулся.

Фаина с милой улыбкой ответила:

- Нет, я не говорю по-азербайджански. Я только немножко знаю арабский и турецкий. Отец вас спутал с человеком другой национальности. Бывает.

Остаток пути прошёл в молчании.
***
- Где твой отец? – поинтересовалась у неё мать, когда она вошла в квартиру.

- Уехал в столицу.

- Зачем?

- Не знаю. По делам.

- По делам. У него вечно какие-то дела. Привёл же бог выйти замуж за такое! Я бы себе намного лучше нашла, да вот, теперь уже
не найду. Теперь я старая и больная. Все надежда, что ты будешь учить языки, уедешь в Европу и там кого-нибудь достойного найдёшь…

Фаина закрыла за собой дверь своей комнаты и села ждать Селима, своего преподавателя. Она была человеком чудаковатым, необщительным и в некоторой степени агрессивным и почти все время проводила одна. Селим Барзани был одним из немногих людей, звук голоса которых не был ей противен и с кем она могла спокойно находиться в одной комнате. Он был не особенно начитан, но очень умён – то есть был её прямой противоположностью. Как ни странно, он был единственным человеком, который умел её разговорить и находил, о чём с ней беседовать, несмотря на все их различия. Она прекрасно знала, что это всего лишь вежливость, обусловленная осторожностью, которую в нём вскормило воспитание и жизненный опыт. Надо быть вежливым со всеми – мало ли, кто и когда тебе пригодится? Тем не менее, она не была избалована человеческим вниманием, и даже такое общение её радовало. Пожалуй, даже слишком.

Когда мать Фаины заметила в ней способности к языкам, кто-то ей сказал, что необходимо учить редкие языки. Фаина, будучи уже тогда фанаткой Князя-Динамита, сказала, что хочет учить арабский. Ей нашли преподавателя. Селим был знакомым её деда-врача и уже лет десять жил в России. Потом выяснилось, что он знает также турецкий и курдский, будучи сыном турчанки и курда, живущих в арабской стране.

Пунктуальность не относилась к числу достоинств Селима, но на этот раз он пришёл вовремя. Уж не заболел ли?

При всём его уме Селим был не лучшим преподавателем и любил отвлечься от темы и поболтать. Впрочем, это всего лишь ставило его на уровень школьных учительниц Фаины. Да и было о чём поговорить – на его исторической родине кипела война – очередная в бесконечной череде войн, сменявших одна другую на той земле. Но он застал эту войну, а значит, она была самой важной.

- Нет там хороших, одни плохие, - говорил он. – Президенты дерутся за деньги, оружие и наркотики, а простым людям хуже всех. А президентов за ниточки дёргает знаешь кто?

- Ой, ой, подождите, не говорите, дайте я сама угадаю, - решила подыграть ему Фаина.

- Ну, давай, соображай, в каком мире ты живёшь.

- Евреи?

- Правильно, евреи, - её догадливость его обрадовала. – Во всем виноваты евреи и Запад. Они хотят нас в свинство вогнать. Они говорят, свобода, а что для них свобода, для нас свинство. Ты знаешь, почему мы свинью не едим?

Фаина пожала плечами – этого она и правда не знала.

- Потому что свинья не ревнует. И потому что она жрёт своих детей. В свинье есть такой ген, что она не ревнует, и если ты её ешь, ты тоже не будешь ревновать.

Фаина почувствовала усталость. Подобные разговоры у них уже бывали. Ей это не нравилось, и она решила отвлечь его и поговорить о чём-нибудь приятном.

- Как ваша семья? – спросила Фаина.

- Хорошо. Дома всё плохо, но у них всё хорошо.

- Я имела в виду, другая семья. Которая здесь. – Селим был женат на русской, и у них была дочь.

- А, они? Да, да… у них тоже всё хорошо.

- У вас недавно Рамазан закончился. Как прошло? Голодаете?

- Да нет… Я ведь не соблюдаю, понимаешь? – Он круто повернулся к ней, и в его голосе неожиданно послышалось отчаяние.
Она молчала.

- У вас дни короче, ночи длиннее, и я не соблюдаю пост. Понимаешь ты это?

- Да, да… Послушайте, не волнуйтесь. Всё будет хорошо.

Он только махнул рукой, и они вернулись к дательному падежу турецкого языка.

Когда они закончили, Селим сказал ей:

- Ты знаешь, у нас больше не будет занятий. Я уезжаю работать в вашу столицу, и у меня больше не будет времени сюда приезжать. Ты уже много знаешь, будешь сама учиться, без меня.

Услышав это, Фаина почти автоматически заплакала. Селим этого совершенно не ожидал. Он так испугался и растерялся, что мог сказать ей только:

- Ты не переживай так.

Она не смогла ничего ответить, только потрясла головой.

Закрыв за ним дверь, она вернулась в свою комнату и разрыдалась в голос. Ушёл единственный человек, который с ней говорил, и она опять была вынуждена погрузиться в тишину.
***
Неожиданная смерть Президента повергла страну в горе и недоумение. На экстренных выборах новым президентом страны был единодушно избран глава мусульман России Барсиса Рахысов. Новым премьер-министром стал глава республики Берзлойстан Сефиль Перишанов. «Человеческая цивилизация вступает в свой темнейший период», - заявил Рахысов-ага на своей инаугурации. – «Наш долг – сохранить её в пределах нашей страны, чтобы наши дети знали, что такое честь, вера и отвага. Мы должны охранить будущие поколения от разврата, который нам так активно навязывает остальной мир».

Православная общественность в лице патриарха Русской православной церкви Василия Агенийского заверила Рахысова, что он может положиться на её поддержку. «Ислам и христианство имеют между собой много общего», - сказал патриарх народу. – «У мусульман и православных христиан нашей страны есть многовековой опыт успешного сосуществования. Россия с её уникальной евразийской атмосферой должна стать местом сотрудничества двух великих религий, которые объединятся, чтобы дать отпор Западу».

Иудейское сообщество поначалу отказалось признавать новое правительство, однако после недолгих переговоров присягнуло Рахысову и Перишанову в верности. «Мы должны забыть о наших различиях и малоприятных событиях нашей истории, чтобы двигаться вперёд и видеть будущее», - заявил глава иудеев России и новый министр финансов Йехуда Унэренхафт.

Увидев реакцию иудеев, протестанты, католики и буддисты России также не замедлили поклясться в верности новому правительству. Единственной религиозной группой, которая осталась недовольной, были шииты. Они считали, что реформы нового, преимущественно суннитского, правительства были, на их взгляд, недостаточно строгими. К счастью, Рахысов и Перишанов нашли способ удовлетворить своих товарищей по вере, обойдясь с несогласными по высшей строгости. Шииты остались довольны и больше не протестовали.
- Из ненаписанного учебника истории.
***
Выходные прошли, наступило воскресенье, и Фаина нехотя собиралась на работу, надевая юбку в пол и платок. С одной стороны, она терпеть не могла эту одежду – в платке ей было жарко, а к юбке она не привыкла и постоянно на неё наступала. С другой стороны, её нынешний наряд был простым и свободным, что было совсем неплохо, учитывая, что от потрясений, пережитых за последнюю пару лет – переезд Селима, потеря отцом работы, вынужденный отказ от поступления в университет – она стала ещё тучнее, чем раньше.

Когда она выходила из квартиры, мать, провожавшая её, сказала:

- Смотри-ка ты, наша соседка так и не убрала своё барахло из тамбура. Может, сказать ей?

- Мам, я ещё на той неделе ей сказала. Разве она послушает? – ответила Фаина, решив не вдаваться в подробности.

Возвращаясь в четверг из школы, Фаина, как обычно, рассеянно думала о своём и наткнулась на старый соседкин комод, стоявший в тамбуре. Удачно выдав замуж единственную дочь, соседка на радостях закупилась новой мебелью и посудой, потратив на них весь немаленький калым и большую часть тех денег, что дочь ей недавно прислала, а старые вещи были выставлены в тамбур. 

Фаина позвонила в дверь и обратилась к открывшей дверь бальзаковской даме:

- Глафира Геронтовна, вы не могли бы снова позвать ребят, чтобы они убрали ваш комод и тумбочки? Очень неудобно ходить.

- Я здесь живу – что хочу, то и делаю! – огрызнулась Глафира Геронтовна. – Ты лучше за собой следи – не пойми что – мужа нет, детей нет, Богу не молишься. Всё сидишь дома с кислой рожей, читаешь да несёшь какую-то ахинею. Я вот Мадиночке скажу, она своему мужу пожалуется, а он-то тебе устроит жизнь весёлую! – Мадиной теперь звали её дочь Машу, выданную замуж за начальника полиции их города.

С этими словами Глафира захлопнула дверь перед её носом.

Фаина не верила, что соседка действительно выполнит свои угрозы. Тем не менее, на выходных она тщательно просмотрела свою комнату, отобрала все книги, предметы одежды и фотографии, которые могли вызвать подозрение полиции нравов, если она решит устроить обыск, и ночью тайком закопала их во дворе – сжечь книги у неё не хватило духу. Телевизора и компьютера в их доме, как и в большинстве жилых домов, слава Аллаху, уже не было, так что в очистке жесткого диска необходимость отпадала.
***
У подъезда отец ждал её на своей старушке-«Ладе». Если внутри христианского гетто женщине ещё можно было передвигаться в одиночку, то за его пределами это уже привлекало косые взгляды. Поэтому до работы и обратно её возил отец, а если куда-то надо было срочно пойти, то сопровождала мать. Впрочем, дом Фаина покидала редко.

Она села в машину, и они поехали в полном молчании.

Если бы не их дед, не видать бы им даже такого автомобиля, мрачно думала Фаина. Он был отличным хирургом, и благодаря этому ему удалось проникнуть в круг друзей аж самого мэра города, что обеспечило ему уважение окружающих, несмотря даже на его религиозную принадлежность. Мать и отец иногда намекали, что дед также освоил некоторые навыки хирурга-гинеколога – в частности, восстановление девственности – и иногда шабашил тайком по просьбам жён и дочерей высокопоставленных чиновников. Дед и был основным источником дохода семьи Фаины – отцу в результате реформ пришлось покинуть пост крупного начальника и снизойти до разведения свиней. Мать и раньше не работала, а теперь точно не нашла бы места. К счастью, он сумел выгодно пристроить двух других своих внучек – одну выдал замуж за вновь обратившегося местного олигарха, вторую продал в гарем какому-то саудовскому шейху – и мог себе позволить содержать Фаину и её родителей. Лишь благодаря протекции деда Фаину удалось устроить учительницей арабского в школу для девочек, и то она там держалась на птичьих правах. Тем не менее, это был лучший из вариантов – в университет ей, как женщине и немусульманке, дорога была заказана, замуж она не хотела, да и брать её никто не спешил, к физическому труду она не была приучена.

- Слышишь, что говорю? – долетел до неё голос отца.

Фаина вздрогнула:

- А? Нет. Что?

- На выходных я виделся с дедом, он по секрету рассказал мне, что брат твоего Селима вместе с его женой месяц назад приехал из столицы сюда. Он ищет здесь работу, потому что в столице он больше оставаться не может. Селима недавно повесили.

Тусклое солнце, пробивавшееся сквозь тучи, внезапно почернело.

- Как? За что?

- За расхищение могил. Он же врач, видать, ему не на чем было практиковаться.

- Этого не может быть. Я не представляю его у гроба с лопатой.

- Зачем с лопатой-то? Он заказал кому-то украсть труп, наемник попался и выдал заказчика. Всё просто.

- Всё равно. Это всё не просто так, он перешёл кому-то дорогу.

- Просто у него не было покровителя. Наш дед, бывало, вытворял такое, что, если бы не дружба с мэром…

- Что теперь будет с его женой?

- Я же сказал, брат вернулся вместе с ней. Он на ней женился после его смерти. Девочку тоже взяли к себе… О, мы уже приехали.

Фаина поблагодарила отца и вылезла из машины.
***
Проходя по школьному коридору мимо больничного крыла, она увидела девицу-подростка, которая дёргала дверь крыла на себя и шёпотом ругалась. Фаина её знала – это была старшеклассница, приехавшая недавно по обмену из Палестины. Она подошла к девушке и сказала по-арабски:

- Она в другую сторону открывается.

Девушка обернулась и просияла:

- О! Вы говорите по-арабски?

- Вообще-то, я его преподаю.

- Откуда вы его знаете? Вы не похожи на арабку.

Фаина усмехнулась, не ко времени вспомнив Лоуренса Аравийского, и решила пошутить:

- Почему же? У меня мать была черкеской.

Девушка захлопала глазами, явно желая продолжить разговор, но Фаина быстро извинилась и поспешила на урок – время уже поджимало, а опаздывать было никак нельзя.
***
Фаина не любила свою работу, и её можно было понять. Девочки в её школе были, откровенно говоря, тупы. Конечно, их вины в этом не было – никто ведь не объяснял им, что такое гласные и согласные, подлежащее и сказуемое. Лишь на то, чтобы разъяснить, что такое прилагательное или существительное, уходил иногда целый урок, и они не выполняли того, что учительница планировала. Тугодумие учениц передавалось Фаине, и она быстро уставала. В платке и закрытой одежде ей становилось жарко. Сегодняшняя ужасная новость добила её окончательно, и буквы в её глазах начали плясать, расплываться и меняться местами. Там, где под буквой стояли две точки, она видела одну. Ближе к середине дня ко всему этому добавилось острое чувство голода. Фаина не ела вместе со всеми в столовой, потому что там ей, как неверной, пришлось бы сидеть отдельно от учениц и учительниц-мусульманок. Этого она вынести не могла и брала с собой из дома маленькие завтраки, которые поедала во время перемен или намаза, спрятавшись где-нибудь. Но много ведь из дома не захватишь.

В два часа дня уроки у неё наконец-то закончились, и она поспешила в учительскую, где стоял единственный на всю школу допотопный компьютер, подключенный к Интернету через стационарный телефон. Минут десять спустя ей все-таки удалось зайти в социальную сеть «Аль-Русия», вновь изобретённую для внутреннего российского пользования.

Страница Селима не обновлялась уже два с половиной месяца. Она хотела зайти на страницы его «друзей» - братьев, жены, знакомых – но обнаружила, что в «друзьях» у него осталось лишь человек 10, и те, видимо, добавили его для счёта, не зная, кто это.

Как будто его никогда и не было.

Она открыла другую вкладку, делая вид, что читает рецепты, а сама задумалась. Всё это время она не имела возможности с ним связаться – у неё  не было доступа ни к телефону, ни к электронной почте, а его адреса обычной почты она не знала - да он бы и не стал с ней общаться. Зачем ему проблемы? У него есть жена, ребёнок и работа. И всё же все эти годы она жила надеждой на то, что когда-нибудь увидит его снова. Теперь у неё и этой надежды не было.

С другой стороны, не всё так плохо. Он ведь умер, и всё. Если ты умер, с тобой уже ничего плохого не случится. Кроме того, пока он был жив, у него была жена. А теперь у него никого нет, и никто не преграждает Фаине дорогу. Ей осталось только самой умереть – и они будут вместе. Да, пожалуй, это она и сделает. Вот только как?

Сама она не сможет. Она уже пробовала, но не решилась. Надо доверить это дело профессионалам.

Интересно, что чувствует человек, когда его вешают? Это очень больно? Это быстро? Она закрыла глаза и представила шею Селима в петле, услышала треск позвонков…

- Фаина! Вот ты где! Я тебя обыскалась.

Перед ней стояла учительница рукоделия Зарема.

- Что случилось?

- Тебя срочно требует директриса.
***
Фаина подошла к двери кабинета директрисы, и тут навстречу ей вышла та, кого она уж точно не ожидала больше увидеть.

- Агафья Зосимовна! Сколько лет, сколько зим!

- Здравствуй, Фаиночка! Как же, помню, помню мою лучшую ученицу! Только я больше не Агафья Зосимовна. Зови меня теперь Хадиджа, хорошо?

- Хадиджа, значит? Как говорится, полюбить, так королеву, а украсть, так миллион. И правильно – если уж брать новое имя, надо брать самое лучшее, верно, ханым? – весело улыбнулась Фаина. – Признаться, я не ожидала вас здесь встретить.

- О, я приходила наниматься на работу. Знаешь, я же недавно стала кандидатом филологических наук. Тема моей работы была «Попытки перевести Коран и почему они обречены на неудачу». Ваша директриса такая милая женщина!

- Да, милая. Как ваша семья?

- Прекрасно, спасибо, Фаиночка! Старшенький уже медресе заканчивает. Знаешь, переход в истинную веру так укрепил наши с мужем отношения! Вот раньше…

- Извините, ханым, но мне срочно надо к директрисе. До свидания.
***
Директриса была поистине необъятной дамой, с ног до головы закутанной в чёрное. Завидев Фаину, она, колыхаясь, поднялась из-за стола и вперила в неё негодующий взгляд.

- Только что, - начала она без предисловий, - мне по факсу пришло сообщение из полиции. На вас поступила жалоба из достоверного источника. Полиция обыскала вашу квартиру и допросила вашу мать. Она, разумеется, всё отрицала, и они не сумели найти ничего подозрительного, но ваши в высшей степени достойные соседи как один обвинили вас в язычестве, непочтительности к властям и неповиновении старшим. Вы знаете, что мы взяли вас на работу из милости и уважения к вашему деду. Но вы оказались гадюкой, которую мы пригрели на своей груди! Вы – позор своего почтенного предка! Разумеется, ему об этом уже сообщили, и я не сомневаюсь, что он с вами разберётся. Убирайтесь вон! Я не потерплю людишек вроде вас в своей школе и не позволю вам развращать своих учениц. А если будете возражать, я позову полицию. Они сказали, что не смогут вас арестовать сейчас за неимением вещественных доказательств, но если жалобы будут продолжаться, вами займутся вплотную.

- Хорошо, - вяло согласилась Фаина. Потом она вспомнила, что хочет умереть, и радостно завопила: - Да! То есть, нет! Я возражаю! Позовите полицию, пожалуйста!

Директриса посмотрела на неё, как на сумасшедшую, и вытолкнула за дверь.
***
Директриса оказалась права – дед уже ждал её дома, утешая на кухне до смерти перепуганную мать. Впрочем, он не сердился. Более того, он встретил Фаину, сияя, и сообщил, что у него есть для неё приятный сюрприз.

Сюрприз заключался в следующем: один из знакомых деда, Ильшат Камариддин, оказал ему большую услугу, обеспечив его отличной партией трупов. В благодарность дед решил женить его на своей внучке. Ильшат с готовностью согласился – он был беженцем-уйгуром из Китая, попросившим политического убежища в России, и в его положении ему не приходилось разбрасываться возможностями женитьбы.

- А ты таким образом спасёшь свою репутацию после того, что произошло сегодня, - закончил дед, потирая руки.

- Давно пора, - сказала мать. – Тебе уже двадцать один год скоро, а ты всё не замужем.

- Мы скоро не сможем тебя содержать, - добавил отец.

Фаина обвела их взглядом и спросила:

- Так-то вы меня поддерживаете?

- Поддерживаем в чём? В сидении взаперти и каторжном труде на нелюбимой работе?

- Ты пойми, без мужа ты – никто. А после этого обыска ты в жизнь не отмоешься, если не выйдешь замуж – и желательно за мусульманина.

- Ты должна всем доказать, что ты – честный человек. Если ты не научишься приспосабливаться, ты просто погибнешь.

Они были правы. Фаина тяжело вздохнула и направилась к двери.

- Постой, куда ты?

- Неважно. Далеко.

- Нет, подожди!...

- Я ухожу навсегда, мам. Храни тебя Господь.
***
Покинув дом, Фаина решила покончить с собой наиболее очевидным способом и направилась к ближайшей церкви. Хотя новое правительство и не запретило другие религии совсем, церквей всё же стало значительно меньше – до ближайшего храма в их гетто Фаине пришлось шагать аж два квартала.

Как и полагается, вокруг церкви стоял охранный отряд казаков с настоящими шашками. Отлично. Как будто Вселенная решила помочь ей в её начинании.

Фаина взошла на ступеньки церкви, сорвала с головы платок и принялась плясать, высоко закидывая ноги, задирать юбку и распевать непотребные частушки об Иисусе Христе и Богородице.

Естественно, казаки, задохнувшись от возмущения, обнажили шашки и бросились к Фаине, готовясь схватить её и тут же отрубить ей голову. Внезапно из-за церкви вышла компания девушек-мусульманок, одна из которых была Фаине знакома – это была та самая палестинка, приехавшая по обмену. Видимо, они приехали в гетто специально для того, чтобы закупиться у батюшки с заднего хода вином и тайком его распить вдали от братьев и сестёр по вере. Они уже захмелели и не слишком связно болтали между собой. Палестинка увидела пляшущую Фаину, захохотала и, крикнув ей: «Черкеска! Эй! Привет!», помахала рукой, после чего обратилась к подружкам и начала что-то им яростно втолковывать, показывая на Фаину.

Увидев, что мусульманка знает плясунью, казаки остановились, смущенно переглянулись и опустили шашки.

- Сударыня, просим прощения…

- Очевидно, произошла ошибка.

- В сущности, задирание ног – в высшей степени богоугодное деяние. В конце концов, для чего же Бог нам дал ноги, если не для того, чтобы задирать их?..

Разочарованная Фаина побрела прочь ни с чем. Ну, видимо, тут братья-христиане ей не помощники.

Она села на первый же автобус, идущий в центр города. Может быть, хоть мусульмане к ней снизойдут?

Подъезжая к очередной остановке, Фаина вдруг увидела старую знакомую. Не веря своим глазам, она соскочила с автобуса. Да, сомнений не было – это была её двоюродная сестра – та самая, которую выдали замуж за олигарха. Её роскошный лимузин стоял у входа в ювелирный салон, а сама она уже исчезла в дверном проеме. Фаина последовала за ней.

Полы внутри салона блестели. Посреди помещения стоял большой кожаный диван, на котором кузина оставила свою дизайнерскую сумочку – она ведь мешала ей примерять украшения. Сама она вместе со своим супругом – русским мусульманином в возрасте от 30 до 80 в расшитой золотом тюбетейке – стояла у прилавка и рассматривала предложенные кольца и браслеты. Наряд на ней был совершенно умопомрачительный – ядовито-зелёное вечернее платье с открытыми руками, разрезом на юбке и вырезом на груди, а на голове – платок такого же цвета.

Фаина подошла к дивану, схватила сумочку и, слегка посвистывая, не торопясь направилась к выходу. Кузина увидела это в большом зеркале, висевшем над прилавком, и, ахнув, обернулась:

- Фаина, детка, вот так сюрприз! Ты чего здесь забыла? Не украшения же пришла покупать?! Ты возьми сумочку, если хочешь, у меня таких много.

Она пояснила мужу:

- Это моя двоюродная сестра, я тебе никогда про неё не рассказывала. Она у нас убогенькая, родители – нищие…

Фаина бросила сумку и вышла из салона. Снова неудача.

Она побрела прочь, куда глаза глядят, пока не добралась до маленького парка. Он был почти пуст. На одной из скамеек сидела немолодая женщина, а перед ней стояла коляска. Ребёнок кричал так, как будто его резали, и явно не собирался останавливаться. Отчаявшаяся Фаина кинулась к женщине и крикнула:

- Если твой ребенок сейчас же не заткнётся, я его придушу!

Женщина вскочила со скамейки, схватила её за шкирку, озираясь по сторонам, оттащила её подальше и зашептала:

- Милая моя, помоги ты мне от него избавиться! Сил моих больше нет, таскать за собой этого щенка от его второй жены! Я, значит, старая, я и детей качай, я и убирайся, я и готовь, а ей он только подарки дарит! Не могу я больше! Слушай, я знаю, как сделать, вот смотри…

Фаина вырвалась и побежала прочь, но вскоре выдохлась и перешла на шаг. Аллея привела её на площадку с какой-то большой плитой посередине. На плите было что-то написано. События дня выпили из неё все силы, и она опустилась на эту плиту, едва соображая, что делает. Фаина задумалась, как ей быть дальше и все ли возможности совершить крупное преступление она исчерпала, как вдруг чья-то рука схватила её за плечо, и зычный голос над ней прогремел:

- Встать сейчас же! Ты осквернила памятник достославному отцу нашего луноликого президента Барсисы Рахысова, Кабилу Кабиховичу Рахысову, озарявшему наш славный город своим присутствием ещё до того, как была зачата твоя бабушка! Ты проследуешь с нами в полицейский участок, и твоя судьба будет ужасной!
***
- Здравствуйте, Хадиджа бинт Зосима, - сказала Фаина своей соседке, растянувшись на койке в камере смертниц. – Хочу ли я знать, что привело вас сюда?

- Ох, Фаиночка… - заплакала Хадиджа. – Мой муж захотел стать юристом и решил завести знакомство с одним кади. Кади пожелал взять моего старшенького к себе в гарем. Я сказала: «Только через мой труп!» Он сказал: «Хорошо», и вот… вот… я здесь… - Она разрыдалась.

- Какой ужас, - искренне сказала Фаина. Хадиджа продолжала плакать. Фаина отвернулась к стенке. Делать в камере было нечего, и она быстро заснула под плач соседки и многоголосый и многоязыкий ропот сокамерниц.

Ей снилось, что её похоронили, но Селим её выкопал. Она протянула к нему руки, но тут из-за его спины показался человек в тюбетейке и почему-то со множеством мелких косичек, как у женщины, выхватил шашку, снёс ему голову и завопил: «Подъём!»

Фаина проснулась. Надзиратель выпускал женщин из камеры по одной, спрашивая у них, в чём они виноваты, и вешая им на грудь таблички с перечислением их преступлений. Большинство попали сюда, совершив детоубийство и/или прелюбодеяние. Кого-то обвиняли в колдовстве (среди них была и Хадиджа), некоторых – в воровстве и мошенничестве, одна была женой какого-то диссидента, арестованной, похоже, «за компанию». Когда очередь дошла до Фаины, надзиратель у неё спросил:

- А ты за что?

- Осквернение памятника отцу нашего Президента.

- Понятно. Так, погоди, ты девственница?

- Нет, - быстро ответила Фаина, зная, зачем он это спрашивает. Девственниц запрещено убивать, поэтому, если приговорённая к смерти преступница - девственница, тюремщики должны исправить этот её недостаток.

- То есть, как нет? Ты же говорила на допросе, что ты не замужем?

- Я занималась проституцией, - вдохновенно соврала Фаина. - А ещё я – неверующая и пыталась покончить жизнь самоубийством, - правдиво добавила она. – Видите, сколько всего интересного можно написать на моей табличке? Если вы внесёте всё это в отчёт, план по раскрываемости выполнят быстрее, а вас и палачей отблагодарят.

Его лицо прояснилось:

- Слушай, точно. Заман, иди сюда, пиши…

- Видите, как хорошо, когда каждый получает, что хочет, - сказала Фаина, когда, повесив ей на шею табличку, надзиратель сковывал ей руки за спиной. – Вас повысят, а меня повесят. Все мечты сбылись.

- Давай, иди уже, - надзиратель подтолкнул её в сторону колонны несчастных, ожидавших вывода на площадь. – Тебя сейчас убивать будут.

- Храни вас Господь, эфенди.